Ролик создан по мотивам фильма "Гори гори моя звезда" реж. Александра Митта 1969 года.
"Гори гори моя звезда" 1969
Автор сценария: Юлий Дунский, Валерий Фрид, Александр Митта
Режиссёр: Александр Митта
Оператор: Юрий Сокол
Композитор: Борис Чайковский
Художник: Борис Бланк
Актеры:
Олег Табаков — Владимир Искремас
Елена Проклова — Христина Котляренко (Крыся)
Евгений Леонов — Пашка, хозяин иллюзиона
Олег Ефремов — Фёдор, художник-самородок
Владимир Наумов — штабс-капитан
Леонид Дьячков — Охрим
Леонид Куравлёв — комиссар Сердюк
Марлен Хуциев — князь
Константин Воинов — белый офицер
Режиссер А. Митта в законном стремлении к единству комедийной стилистики (а оно, это единство, присутствует в фильме) как бы притушил драматизм столкновения реальных социальных сил. В результате большевик Сердюк стал бледным эпизодически персонажем, слабо связанным с народными массами, фигуры врагов — белогвардейских офицеров и вожака «зеленых» оказались трактованными в манере какого-то «капустника», а основной финальный эпизод, где спектакль, наконец, осуществленный Искремасом, должен был послужить ареной столкновения этих социальных сил, превратился в суматошную сцену, разрешенную в стилистике, близкой к «Свадьбе в Малиновке». Но то, что закономерно в жанре оперетты, оказалось здесь в решительном несоответствии не только с замыслом сценария, но и с лучшими эпизодами самого фильма, где режиссеру удалось найти тот стиль героической комедии, которым отмечены, например, кадры репетиции с Христей пьесы о Жанне д’Арк
В памяти зрителя останется также изобретательная работа оператора Ю. Сокола, которая так удачно сочетается с находками художника Б. Бланка, и особенно с живописными полотнами А. Спешневой и Н. Серебрякова, тонко воссоздавшими несколько наивную, но проникнутую революционной патетикой стилистику изобразительного искусства 20-х годов.
...искренняя и взволнованная игра О. Табакова в главной роли, выразительная сдержанность О. Ефремова в образе художника-самоучки, обаяние непосредственности Е. Прокловой — Христи и стремление режиссера к созданию фильма, сочетающего в себе поиск нештампованных средств киновыразительности с благородной задачей вновь увлечь зрителя неумирающей романтикой первых лет революционной борьбы, — все это в целом привлекает внимание к такому опыту, несмотря на его частичные и порой весьма досадные издержки.
ЮТКЕВИЧ С. Тема и стиль // Правда. 1970. 5 марта (№ 64)
[...] Авторы фильма «Гори, гори, моя звезда» щедро одарили своего героя. Ему выдали лошадь по имени не то Пегас, не то Лыско, впрочем, сразу же исчезнувшую, обрывки старого театрального занавеса, который по желанию можно быстро превратить в древнеримскую тогу, и телегу, вполне пригодную для того, чтобы стать театральными подмостками. Ему дали подругу — маленькую, смешную Крысю, единомышленника — талантливого и молчаливого художника Федю и, наконец, врага в лице цепкого конъюнктурщика Паши. Главное же, ему дали право искать, ошибаться, переживать взлеты и падения, красиво умирать в срежиссированных им спектаклях и входить в порой смешные, а порой мучительные столкновения с самым главным своим режиссером — жизнью.
[...] Рецензент газеты «Молодой коммунар», преподаватель Воронежского государственного университета В. Свительский в своей очень интересной, умной статье «Этот непонятный Искремас» (заголовком которой мы решили воспользоваться в своем обзоре)находит точные слова для характеристики героя: «Искремас — это детство всякого начинания, его первая ступень». И далее делает еще одно интересное замечание: «В этом насмешливом фильме и все герои играют. Предводитель „зеленых“ ведет двойную жизнь лицедея и мечтает когда-нибудь стать актером... Белогвардейский офицер с интеллигентной внешностью разыгрывает сцену с „кукушкой“, в которой на карту уже в какой раз ставится жизнь Искремаса. Эти неудавшиеся актеры, исполняющие обреченные роли, играют с человеческими жизнями. И их эскапады еще раз напоминают о ценности художника, возвращают к его судьбе, предостерегают от покушений на его жизнь и его творения».
[...] Трагикомическая пошлость куплета о «трех пажах», думается, была авторами запрограммирована. Только что яростно ниспровергавший обветша лые формы старого театра, Искремас вдруг приказом белогвардейского офицера оказывается отброшенным — и куда? В самые ненавистные ему, в самые дремучие тылы старого искусства, которое, впрочем, в данном случае и искусством-то назвать нельзя.
Наверное, авторы фильма вполне могли бы избавить своего героя от такого унижения, а нашу зрительскую симпатию к нему не подвергать столь серьезному испытанию. Могли бы. Но они не делают этого, потому что Искремасу необходимо понять, что, в сущности, путь от восторженных деклараций к творческим компромиссам гораздо короче, чем кажется. Гораздо короче! И Искремас должен сам, своими шагами измерить гибельную краткость этого пути, измерить, чтоб никогда больше не ступать на него, измерить, чтоб повзрослеть и стать тем Искремасом, каким он становится к концу фильма.
[...] Судя по многочисленной прессе, путь Искремаса по экранам был вовсе не гладким. Его судили, о нем размышляли придирчиво и заинтересованно. И это очень хорошо. Наверное? только о такой взыскательной, серьезной аудитории и мог мечтать человек, появившийся однажды в маленьком городке Кропивницы и назвавший себя таким звучным, таким обязывающим именем—Искремас («Искусство революции массам»).
ХЛОПЯНКИНА Т. Этот непонятный Искремас // Советский экран. 1971. № 11
... Итак, расстановка сил в картине «Гори, гори, моя звезда» выглядела ясно: здесь оказались представленными как бы три варианта судьбы художника в России, охваченной разрухой, голодом и неопределенностью, сменившим недавний энтузиазм бури и натиска.
Здесь один вариант — творчество, черпающее вдохновение в самом природном мироздании и революцию принявшее как часть Вселенной. Это искусство просто и естественно, оно не нуждается ни в комментарии, ни в словесной программе [...] Зато именно в слове ищет свое решающее «художественное» средство иллюзионщик Пашка.
Идейное, так сказать, содержание его искусства целиком во власти конъюнктуры [...]
Где-то посреди двух этих полюсов, между свежим родником Фединого искусства и продажным Пашкиным иллюзионом то и дело ощущает себя Искремас — в этом образе предъявлен здесь третий, и, пожалуй, самый частый вариант судьбы интеллигента. [...]
...даже самые проницательные зрители вряд ли ощутили в этом фильме самое главное и скрытое его свойство: все три его персонажа суть один человек, одна натура, одна судьба, — словно проигрывающая себя в тройственном варианте.
[Митта:]
По первому ряду, это история художника в гражданскую войну, некий нетрадиционный апокриф революционного искусства [...] С другой стороны, это была авторская картина — как я уже говорил, история про меня. А говоря шире, — про тогдашнее положение художника.
[...] нужно было ударять из гаубиц. Растворить идею в картине так, чтобы ее нельзя было вычленить и подавить никакими редакторскими усилиями. Так родилась конструкция фильма — история о трех представителях искусства, где образ каждого из них как бы укрупнялся, обрастая своим аттракционом.
[...] Что же касается практического осуществления этой моей аттракционной идеи, то тут пришлось немало потрудиться и поломать голову над тем, как подчинить моему замыслу пластическую природу кино. Например, нам очень долго не давался эффект все с теми же яблоками [...] В конце концов, перепробовав множество вариантов, додумались до того, что эти самые яблоки, выкрашенные какой-то необыкновенно прозрачной светящейся краской, подвесили на специальных ниточках на соседнем дереве, которое снимали как бы через покореженную яблоню, — получилось, что эти яблоки пришли словно из какой-то другой жизни — в общем, то что нужно.
[...] Но кое-что у нас все-таки получилось, и картина так и выстроилась, как была задумана, — в непрерывной цепи зрелищных аттракционов, которые подчеркивали, проясняли его содержание.
КАГАРЛИЦКАЯ А. Александр Митта: Творческий портрет. М., 1988
[...] С Миттой работалось по-особому. Он оказался хорошим соавтором. То есть он не просто что-то такое придумывал и рассказывал нам вслух, чтобы мы это записали. Придумывали все вместе, а некоторые куски даже предлагали ему самому же и записать, как он себе это представляет. Скажем, разговор об искусстве. Он записывал, мы это потом слегка аранжировали. Работа эта была как праздник...
[...] Поначалу в роли Искремаса снимался Ролан Быков. Наверное, больше чем полкартины Митта с ним уже отснял. «Советский экран» даже опубликовал его фотографию в этой роли. Митта Ролана страшно любил. Он у него шикарно снялся в фильме «Звонят, откройте дверь». И сама картина эта была хороша. Я даже не знаю, какая из них у Митты удачнее — та или наша «Гори, гори, моя звезда». Может, даже та — она чище, стройнее. И Ролан там, конечно, грандиозен.
В новой картине мы решили немного изменить его внешность, сделать ему грим. Что-то такое «под Немировича-Данченко» — накладочку, бородку. [...] Играть в этом гриме было очень трудно, но все равно Митта с ним аж полкартины уже отмотал. Если уж пришлось менять внешность Быкову так, чтобы он не был на себя похож, так это уже само по себе стало знаком того, что надо просто брать совсем другого актера.
Он, собственно, и появился. Роль Искремаса перешла к Олегу Табакову.
Я никак не мог к нему привыкнуть — он просто совсем другой...
Были там и счастливые обретения. Режиссер Владимир Наумов там замечательно сыграл белого офицера.
Но, увы, это было потом поставлено Митте в строку. Потому что у него всех белых офицеров, которые во главе с Наумовым расстреливали Искремаса, играли одни режиссеры — Костя Воинов, Хуциев... Романов на полном серьезе изрек: «Всю ненависть к искусству революционных масс эти режиссеры выражают в том, что собрались и расстреливают искусство революционных масс. Да, да, да!.. »
ФРИД В. После «сказки»… // Киносценарии. 1998. № 6
Я придумал принципиально конструктивистскую (как мне казалось) картину. Вместе с Юлием Дунским и Валерием Фридом написал сценарий о демонах, раздирающих душу молодого художника. Главной темой были, естественно, «искусство и власть». Тема была определена так: показать молодого художника, вступающего в жизнь. Что ему противостоит? С чем он борется? Какие компромиссы вынужден принимать?
На главную роль с самого начала планировался только Ролан Быков.
Но через две недели после начала съемок фильма «Гори, гори, моя звезда» советские танки вошли в Чехословакию. «Оттепель» кончилась. Госкино срочно провело ревизию снимаемых картин. [...] Меня позвали к начальнику и сообщили, что я исказил принятый ими хороший сценарий.
— Но я сам его написал. Как я мог его исказить?
— Вы написали его как сценарист, а исказили как режиссер. Вы неправильно выбрали актера. Оптимистичный сценарий снимали как депрессивный.
Все дело было в том, что в исполнении Быкова яснее всего читалась трагедия художника, которого калечат бездарные власти. Это был важный аспект роли. Но это была только часть темы. Она подразумевала, вопреки всему, радость творчества, счастье в жалкой нищей жизни. [...] И я знал, в этой ситуации Табаков — наш шанс. Он пронесет в сквозном действии все, ради чего мы делаем фильм. Всю тему.
МИТТА А. Стереотипы драматургии. Эйзенштейн, Станиславский и мы // Киносценарии. 1997. № 1
...там по замыслу фильм кончался торжеством идей революции, за которые боролся Искремас, и торжество это ассоциировалось у нас с судьбой главного героя, который, как мы поначалу считали, именно поэтому и должен остаться жить. Но когда лента уже была отснята, я вдруг почувствовал острую необходимость (просто-таки вытекающую из строя, тональности всего фильма) переснять финал; и это оказалось единственно верным решением, ибо смерть как бы коренилась во всей экранной жизни Искремаса.
А вообще эта картина мне очень дорога. В ней я сформулировал для самого себя принципы, которым, пусть и не очень последовательно, но по возможности стремился затем следовать.
[...] Роль Искремаса была написана не для Олега Табакова, а для другого актера, согласие которого я уже получил, рассказав ему о замысле всего фильма, об Искремасе. Но оказалось: когда актер долго раздумывает над будущей ролью, у него могут появиться ложные идеи, противоречащие и сценарию и режиссерскому замыслу.
И когда началась работа, мы стали расходиться в трактовке самых простых вопросов и ситуаций. Причем точка зрения моего оппонента в целом ряде случаев выглядела убедительной и оправданной. Но ведь в фильме абсолютно все ниточки увязаны в единый клубок, а вяжущей бабушкой является прежде всего режиссер. Когда я понял, что пусть и не очень значительные изменения в той, актерской, трактовке характера Искремаса начинают подрывать всю конструкцию картины, — пришлось нам расстаться [...]
МИТТА А., СТЕПАНИДИ Г. «Защищаю своего героя» // Литературное обозрение. 1981. № 4
